Не знаю, на какие источники опирался английский поэт Хилэр Беллок, когда сочинял свою веселую «Книгу зверей для несносных детей». Подозреваю, что ни с одним яком он лично знаком не был. Ведь, по словам Беллока, это лучший домашний «зверек», который, как привязанный, ходит за хозяином, словно собака. Яки, которых я увидел в горах на окраине Тувы, были совершенно непохожи на героев шуточного стихотворения. Большую часть времени эти большие животные предоставлены сами себе, и потому отличаются довольно независимым характером.
На встречу с яками я отправился в Монгун-Тайгинский кожуун - один из самых отдаленных районов Тувы. От Кызыла, столицы республики, до гор Монгун-Тайги - часов 12 на «уазике». Это, конечно, при условии, что за баранкой сидит лихой водитель Аяс, который способен разогнать «таблетку», как называют эту груду дребезжащего металла, до 80 км/ч. Для этого он съезжает с каменистой тропы, по которой проходит последняя треть пути, и мчится по голой степи до очередного перевала. Этот уазик знаком мне до боли - до боли в правом колене, в которое при каждом толчке вонзается штырек утерянной ручки стеклоподъемника. Я уже пользовался этим чудом техники. Два года назад на этой же машине, принадлежащей тувинскому национальному музею имени Алдан Маадыр, я добрался до Бай-Тайги - горного района на западе республики. Тогда мне очень хотелось попасть и в Монгун-Тайгу, но водитель наотрез отказался ехать, уверяя, что автомобиль такого путешествия не выдержит. Я ему не поверил - решил, что тот просто торопится домой. Вот теперь и узнаю: прав он был или нет... Долины мы проскакиваем на полном ходу, а вот на перевалах подолгу застреваем - их приходится преодолевать в два-три приема. Работающий на пределе двигатель взбирающегося в гору уазика перегревается, и его приходилось периодически остужать, поливая радиатор водой. Во время вынужденных пауз пассажиры, а машины тут всегда набиты под завязку - выходят размяться и принести подношения духам. На каждой вершине и у каждого источника сложены оваа - пирамиды камней у воткнутых в землю шестов, украшенных разноцветными лоскутками. Кусочки ткани висят и на ветвях ближайших деревьев. В этих краях, где каждый буддист и язычник почитает Будду, такие места священны для всех. Подложив свой камешек к оваа, завязав на ветвях ленточку и покропив в разные стороны молоком или водкой, мои попутчики охотно присоединяются к пиршеству духов. И совсем не символически. Эти периодические возлияния у очередного оваа заметно оживляют долгие путешествия по бескрайним долинам. Правда, чтобы получить острые впечатления в горах Южной Сибири, совсем необязательно налегать на горячительные напитки. Высота, ветер и небо создают потрясающие эффекты: облака проносятся над горами с невероятной скоростью, словно в ускоренной съемке. И столь же стремительно, никогда не повторяя своей траектории, бегут по склонам лучи света, падающие на землю сквозь разрывы туч. Такое ощущение, что ты стоишь в центре мира, а вокруг, сверху и снизу все кипит и бурлит - силуэты возникают и пропадают, тут же проступают новые. Стоя на одном месте, ты оказываешься в непрерывно меняющемся пейзаже, и, кажется, что земля еще только отделяется от неба.
Тува вообще удивительное место, но в некоторые уголки мне хотелось попасть особенно. Монгун-Тайга - это горный массив на юго-западе республики, на стыке Алтая, Западного Саяна и хребта Танну-Ола. Здесь находится высочайшая вершина Тувы - гора Монгун-Тайга (3970 м). Отсюда рукой подать до Монголии и Алтая, а до неба и того ближе... Знакомые в Кызыле не раз расписывали мне, как прекрасна эта горная страна, природа там изумительна, жизнь проста, а чабаны, пасущие сарлыков, - так в Туве, Бурятии и на Алтае называют яков - хранят традиции, о которых давно забыли в котловинах у подножия гор. В общем, страна легенд.
Наконец «таблетка» въехала в узкое ущелье, по дну которого бежала речка. Дорога прилепилась к одному из склонов, стали попадаться юрты, вслед машине залаяли собаки, заблеяли в загонах овцы. Неподалеку, на противоположном склоне показались светлые мохнатые пятна - как будто клочья низких вечерних облаков упали на землю.
Сарлыки, - махнула рукой коренастая Айлан, тренер по национальной борьбе хуреш в школе Мугур-Аксы, самого большого поселка Монгун-Тайги. Как и большинство жителей этого отдаленного кожууна, она не очень хорошо владела русским, но, тем не менее, замечательно играла роль моего гида на чабанских стоянках.
-  Осторожно, бодают! - крикнула Айлан мне вслед, когда я выскочил из машины и стал спускаться к реке навстречу стаду.
«Как собака», - вспомнилось мне стихотворение Беллока, пока я осторожно, через длиннофокусный объектив, рассматривал ближайших сарлыков. На собак они были похожи мало. У большинства не было рогов, тело покрыто длинной, преимущественно светлой шерстью в черных пятнах и подпалинах. На ногах, боках и брюхе она образует сплошную «юбку», прикрывающую ноги до колен. Животные выглядели задумчивыми и спокойными. Я решился подойти еще поближе.
Первые ряды неторопливо расступились, и у самой воды я наткнулся на несколько впечатляющих экземпляров - это были взрослые особи черной и пегой масти. Мощные холки, острые концы длинных рогов нацелены прямо на меня. Яки не сводили с меня глаз, пристально следя за всеми перемещениями. Понять, кто передо мной - корова или бык, я не мог: сарлыки, в отличие от наших буренок, целомудренно прикрываются «юбками». Я решил, что для первого знакомства достаточно, и ретировался в спасительный «уазик».
На следующей остановке я познакомился с этими животными уже совсем с другой стороны. В придорожном кафе, где мы остановились перекусить, проезжающим предлагали пирожки с ливером и араку из сарлычьего молока в пластиковых бутылках.
Арака - молочная водка, прозрачный напиток градусов двадцати. Гонят ее из заквашенного специальным образом молока.
Тувинский самогонный аппарат заслуживает отдельного описания: котел с кисломолочной брагой ставят на железную печку - такая стоит в центре каждой юрты. Сверху укрепляют полую деревянную колоду, обычно выдолбленную из тополя, затем - таз с холодной водой. Под ним - деревянная пластина, напоминающая древесный лист. Две ее половинки расположены под углом друг к другу, на них прочерчены бороздки. По ним арака стекает в центральную ложбинку, а оттуда - на бороздку длинного черенка, торчащего из сооружения на добрых полметра. К кончику черенка привязана нитка, по которой напиток попадает в емкость. Зачастую - прямо в стакан.
Араку пьют и теплой, и холодной. Крепость, вроде бы, не такая высокая, но молочная водка - напиток коварный, особенно весной, когда цветут травы.
Литровая бутылка из-под «кока-колы» закончилась незаметно, и ее содержимое было выше всяких похвал. Благодаря этому крепкому, начисто лишенному кислоты напитку мохнатые парнокопытные стали мне еще более симпатичны. По вкусу эта арака сильно отличалась от той, которую мне доводилось пробовать в других кожуунах. Дело тут в молоке.
Сладковатое сарлычье молоко необычайно жирное - 6-7%. Самка дает 4-5 литров в сутки. Для животного такого размера совсем немного, но ведь сарлыки живут и пасутся в условиях, которые ни одной корове в страшном сне не снились! Об удобствах коровника и машинной дойки сарлыки не ведают, им даже корма не запасают. Сутки напролет они пасутся на горных пастбищах, а зимой даже добывают себе пропитание из-под снега. Густая шерстяная «юбка» служит им подстилкой, и зимой, когда температура в тувинских горах опускается до -40°С, животные ложатся отдыхать прямо на снег. Свое неудовольствие или, наоборот, радость сарлыки выражают не привычным для нас мычанием, а звуками, похожими на хрюканье. Отсюда и научное название яка - Bos grunniens, «бык хрюкающий».
Несчастная жертва цивилизации - я умолял своих проводников найти стоянку с дизелем. Цифровая фотокамера и ноутбук требовали подзарядки, и брать пример с неприхотливых животных категорически отказывались. Дизель нашелся только в Кыскаше.
Во время каникул этот чай-лаг (летняя стоянка) превращается в детский трудовой лагерь. Кыскаш принимает детей из Мугур-Аксы и даже из Кызыла. Распоряжается здесь Кунземаа Куулар, невероятно энергичная пожилая женщина. Под руководством Кунземаа и других воспитателей поселковые и городские дети ставят свою юрту и включаются в настоящую чабанскую жизнь: пасут скот, доят, готовят, ходят за дровами, носят воду.
Мы пересекли красивейшую долину озера Ак-Холь и на закате добрались до Кыскаша. Там уже вовсю шли приготовления к тому, что в моем пионерском детстве называли прощальным костром - у ребят заканчивалась смена. Два пацана постарше колдовали над маленьким двигателем неизвестного происхожде­ния: он глох через каждую минуту - намеченная дискотека была под угрозой срыва. Мальчишки дергали за шнур стартера, громко возмущаясь по-тувински. Я разобрал несколько интернациональных выражений, из чего заключил, что вместо бензина в топливный бак залили отработанное масло.
Тем временем торжественная линейка началась, мне как почетному гостю даже предложили принять рапорт, от чего я вежливо, но твердо отказался, сославшись на незнание языка.
После торжественной части началась самодеятельность. Умиленные детским творчеством воспитатели и гости собрались в хозяйской юрте, дегустируя несравненную араку, а «пионеры» продолжали резвиться под усыпанным звездами огромным близким небом.
Наконец дизель затарахтел ровно, и в ночную долину полился голос Бритни Спирс. Я поставил электронику на подзарядку и вздохнул с облегчением. Но не стоило радоваться раньше времени: духи Монгун-Тайги сыграли со мной злую шутку. Через полчаса после начала дискотеки магнитофон заиграл что-то энер­гичное в стиле техно, а в воздухе отвратительно запахло паленой пластмассой. Я выдернул зарядные устройства из розетки, но было поздно! Они сгорели, при этом техно продолжало бухать, как ни в чем не бывало.
Праздник для меня закончился. Раздавленный случившимся, я заполз в спальный мешок. Аккумулятор фотокамеры был заряжен наполовину, оставался еще небольшой запас пленки для механической камеры... В общем, продержаться удастся недолго. Забраться так далеко, найти такую натуру и оказаться безоружным - просто беда... Зато утро выдалось великолепное. Лучи низкого солнца пронизывали ущелье, пробитое в скале рекой, и освещали долину - юрты, загоны для скота и бредущих сарлыков. Вдалеке сверкала на горизонте Монгун-Тайга, «Серебряная гора». Хозяйка стоянки и несколько заспанных девчонок, перемазанных сажей вместо традиционной зубной пасты (нестареющие шутки пионерлагеря), с подойниками в руках сновали среди стада голов в двадцать.
Яков на стоянках доят так: доярка выпускает из загона теленка, тот стремглав несется к матери, зарывается головой в ее мохнатую «юбку» и, нащупав губами вымя, жадно сосет молоко. Но вскоре непреклонная хозяйка уже волочет недовольного и упирающегося теленка обратно в загон - справиться с рослым голодным сарлыченком не так-то просто, это требует известной физической подготовки. Потом доят корову, опутав ей веревкой ноги. Доить сарлыка - дело небыстрое, а ведь еще ждут своей очереди козы и овцы. Поэтому в хозяйстве всегда нужны помощники. На стоянках подолгу живут родственники из поселка, в каникулы - дети, племянники, иногда нанимают и работников. Расплачиваются с ними баранами - живых денег у чабанов немного Ребятам из трудового лагеря без дела сидеть не приходилось. Особенно старались две внучки Кунземаа, приехавшие из Кызыла. Они, ни на секунду не прекращая работу, болтали с подругами, жалели, что смена закончилась и придется расставаться. Одну из них, бойкую и краснощекую, звали Чинчи - по-тувински значит «Бусинка». Чинчи долго приглядывалась, как я кружу с камерой вокруг сарлыков, примериваюсь, прицеливаюсь, чтобы не дай бог не потратить впустую драгоценные кадры, и, наконец, спросила:
- Это у вас работа такая или вы турист?
- Работа.
- У меня тоже обязательно будет интересная работа, - уверенно заявила она. Закончив доить, Чинчи влезла в резиновые сапоги и погнала сарлыков на пастбище, километра за полтора. Вернувшись, вместе с бабушкой вытащила из юрты тяжелый сепаратор и уселась крутить тугую ручку. Даже не отдохнула. Тем временем Кунземаа пригласила меня в юрту на чай. Тувинский чай на молоке заваривают в котле, затем переливают в чайник и разливают по пиалам. Он замечательно утоляет жажду и сопровождает любую трапезу.
На завтрак, обед и ужин у чабанов - молоко и мясо. В поселке закупается только мука, чай, сахар и соль. За месяц на стоянке, в зависимости от количества ртов, съедают от 4 до 6 баранов. Сарлыков же забивают, только когда наступают холода, - чабаны объединяются и делят тушу на несколько семей.
Мне приходилось пробовать мясо сарлыка на Алтае. В Кош-Агачском районе - это недалеко от Монгун-Тайги, за хребтом - я попал на поминки к казахам. Мужчины и женщины сидели за отдельными столами в просторной юрте. Напротив меня на коленях деда, срезавшего пласты мяса с вареной головы яка, пристроился маленький мальчик. Старик очень переживал из-за того, что внук плохо кушал.
- Почему ничего не ешь? Вот тебе глазик, - он ковырнул, ножом в глазнице сарлычьего черепа и протянул на раскрытой ладони довольно крупный белесый шар.
- Не хочу! - упрямился изо всех сил ребенок.
Пробовать глаз мне тоже не хотелось, зато вареная печень оказалась исключительно вкусной. Мясо было тоже неплохое, хотя довольно волокнистое и грубоватое.
Тувинцы, забив скотину, сначала готовят блюда из потрохов и крови. Трапеза так и называется изиг-хан - «горячие потроха». Кишки заполняют смесью молока и крови с приправами, добавляют печень, сваренную или обжаренную в нутряном сале, легкое, сердце, селезенку, в которую тоже кладут нутряное сало с приправами, и брюшину - ее нарезают длинными жгутами и сплетают вместе с мясом в косичку. На следующий день пекут пирожки с остатками ливера и только потом принимаются за мясо. Но это в обычные дни. На торжествах, когда собираются гости, готовится все сразу и все подается на стол, вернее на ковер, потому что едят чабаны в юрте, сидя на застланном полу.
С помощью переводчи­цы Чинчи она рассказала о родственниках, живущих высоко в горах. На днях, спасаясь от холода и волков, они спустились чуть ниже. Я вспомнил фотографию 1920-х годов, которая попалась мне на глаза в музее имени Алдан Маадыр в Кызыле. На снимке сарлык тащил разобранную юрту. Раньше яки были главным транспортным средством в этих местах. Теперь чабаны отправляются в Мугур-Аксы и нанимают машину, которая перевозит семью на новую стоянку. Сегодня это почти так же легко, как горожанину переехать с одной квартиры на другую.
Своеобразным вкусом отличается еще один молочный продукт тувинцев - курут, твердые как камушки, высушенные на солнце куски творожной гущи, остающейся после перегонки араки. Курут - это большие кусочки, нарезанные ромбиками, для крошек есть свое название - ааржы. Курут дети держат во рту часами вместо леденца, а ааржы добавляют для кислинки в пшенную кашу, традиционное блюдо тувинцев, или в чай - он сразу скисает, как от лимона, и ааржы оседает на дне творогом: получается очень сытный витаминный напиток.
У тувинцев особое отношение к скотокрадам, или, как их здесь называют, кайгалам, «хитрецам». В легендах и байках они предстают этакими бесшабашными джигитами. Ловкий кайгал в считанные минуты разделывал барана прямо на стоянке, оставляя хозяину-ротозею шкуру да чистые мослы. Но это раньше, чтобы угнать животное, нужно было обладать смекалкой, ловкостью, бесстрашием и выносливостью - иначе не уйти от погони. Современные скотокрады подъезжают на джипах, иногда с грузовиком, и, показав чабанам карабины, спокойно загружают машины.
Пришло время покидать гостеприимный чайлаг и отправляться в Мугур-Аксы - за пленкой и батарейками. В почтовом отделении я опустошил скромные запасы фотопленки «Кодак» и получил возможность еще несколько дней снимать жизнь трудолюбивых чабанов Монгун-Тайги и их удивительных сарлыков, без которых люди никогда бы не выжили на суровом высокогорье...
Жалко, что в городе яков не встретишь. Разве что можно найти парики из их шерсти - такие часто используют театральные гримеры. Несмотря на совет остроумного англичанина Беллока, родители не спешат покупать яков своим детям. Чтобы познакомиться с этими симпатягами, придется добраться до Монгун-Тайги, хоть путь туда и не близкий.
GEO №1. Январь 2007